Их провожали на войну

 

В год празднования Победы в Великой Отечественной войне над фашистской Германией и освобождения Европы от нацизма мы публикуем очерки Юртаевой Антонины Ивановны, 1931 года рождения. События, описанные в очерках, происходили в 1942 – 1945 годах в Ульяновской области, с. Барановка, в семье Юртаева Ивана Кузьмича, погибшего в 1942 году под Ржевом.

 

«Слышал ли кто-нибудь из вас рыдания многотысячного людского моря? Нет? А вот многим, очень многим из моего поколения довелось это услышать и увидеть. 63 года прошло с тех пор, а моя память хранит все до мельчайших подробностей.

         4 марта 1942 года. С утра падал снег. К обеду стал моросить дождь. На дорогах снежное месиво. В этот день был очередной призыв в действующую армию. Провожали на войну отцов, мужей, сыновей.

         Наше село было в то время районным центром. К 9 часам утра стали прибывать повозки из деревень с призывниками и самыми близкими их родственниками. Почти у каждого дома стояла такая повозка. Путь предстоял дальний, но лошадей не велено было распрягать. Возницы кормили лошадей. Если возница не дал корм лошади, она тянулась к крыше надворной постройки, выдергивала прелую солому и грустно жевала. Улицы были запружены людьми. Призывники в окружении родных шли к военкомату. Лица заплаканные. В глазах тревога.

         7 часов утра. Отец наш ушел уже на работу. Мы поедали нехитрый завтрак (картофельная похлебка, забеленная молоком, и кусочек хлеба) и должны были идти в школу. Вошел посыльный из военкомата. Он подал маме повестку. Отец должен явиться в 8 часов утра в военкомат. Мама заплакала. Я, наивный 10-летний ребенок, стала ее успокаивать: «Не плачь! Я сейчас отнесу повестку папе на работу». Отнесла. Отец сказал, чтоб я шла домой, а он скоро придет.

         Дома на столе лежала стопка вещей для отца. Он пришел в 12 часов дня и сразу ушел в военкомат. Из военкомата пришел уже к вечеру. Разрешили отлучиться только на один час. Пообедали все вместе. Отец посетовал, что не догадался утром переобуться в лапти. Сапоги у него промокли, и теперь отправится в путь в мокрой обуви.

         Мы пошли провожать отца. Он остановил нас примерно в 150 метрах от военкомата. Сам ушел доложить начальству, что явился вовремя. По мегафону передавали объявления, вызывали отдельных призывников. Люди заполнили всю улицу, стояли плотной стеной. Наконец, объявили, что призывники могут проститься с родными. Людская стена зашевелилась. Раздавались крики, призывники искали родных, а родные звали призывников. Отец вскоре подошел к нам.

         Посередине улицы на несколько сот метров протянулся обоз. Каждый возница и призывник знали номер своей повозки. На каждую повозку должны были сесть пять призывников, шестым был возница. Обоз медленно двинулся вдоль улицы, вместе с ним потекла людская стена. Двигались медленнее похоронной процессии.

         Наша семья шла в этом людском потоке. Младшую сестренку, шестилетнюю Лиду, отец нес на руках. Меня крепко держал за руку. На мгновение он, по-видимому, отпустил мою руку. Меня сразу же оттеснили от отца. Отец стал звать:

- Тоня! Тоня! Найдите Тоню! Ее раздавят! – обратился он к родным.

Я плакала, кричала, но в общем гуле меня не было слышно. Толпа напирала. Я поскользнулась и упала на колени. Руки сразу увязли в ледяной снежной жиже. В это мгновение слышу:

- Стой! Здесь кто-то упал!

Крепкая рука схватила меня за шиворот, подняла. Молодой парень спросил меня:

- Как тебя зовут?

- Тоня!

- Это тебя отец зовет?

- Да!

- Дядя Ваня! Здесь Тоня! – закричал мой спаситель.

- Давай ее сюда!

Парень, раздвигая плечом плотную людскую стену, потащил меня к отцу.

- Дядя Ваня! Вот Тоня!

Отец схватил мою руку, сказав:

- Держись за меня крепче!

И я вцепилась другой рукой в рукав его фуфайки. Так прошли еще метров пятьдесят. Процессия свернула на соседнюю улицу, которая вела к околице села. Отец вывел нас на обочину дороги, поближе к домам. Здесь было чуть-чуть посвободнее. Теперь я понимаю, почему отец именно на этом месте остановился. Дом наш находился в двадцати метрах от угла улицы. Отец стал давать нам, детям, наставления:

- Учитесь. Как бы вам тяжело не было, не бросайте учебу. Слушайтесь маму и тетю Наталью (Наталья была родной сестрой отца и жила с нами).

- Василий! - обратился отец к приемному сыну, - ты остаешься за старшего в семье (Василию было 15 лет), все заботы по хозяйству будут лежать на тебе.

(Вася был сиротой и с пятилетнего возраста жил у нас. Его родители с маленькими детьми в 1938 году были высланы из села в Казахстан. От голода и холода умерли в один день – утром мать, вечером отец. Васю удалось переправить в нашу семью. Моя мама была его родной тетей.)

         Два всадника в военном обмундировании двигались вместе с колонной: один ближе к голове колонны, а второй – к хвосту. В одну и ту же минуту по мегафону всадники объявили: «Призывники! По повозкам садись!» Что тут началось! Людской поток всколыхнулся. Рыдали матери, истошно кричали дети. Жены, вцепившись в мужей, не отпускали их от себя. Мимо нас стали пробегать призывники, спрашивая у возниц, какой номер. Я хорошо помню, пробегавший мимо призывник спросил возницу:

- Какой номер?

И услышал ответ:

- Сто двенадцатый!

Отец сказал: «Пора», - и стал прощаться с нами. Расцеловал младшую дочку, которую держал на руках, передал ее на руки старшему сыну, 12-летнему Александру, сказал: «Неси ее до дома на руках». Затем простился со старшей дочерью Надеждой (14 лет) и сестрой Натальей. Дошла очередь до мамы. Она повисла на отце и в беспамятстве повторяла: «Мы тебя больше не увидим! Мы тебя больше не увидим!». Отец успокаивал маму, но она не слышала его. Он с трудом разжал ее руки и с болью в голосе сказал: «Ну что ты меня заранее хоронишь! Вернусь я!» Поцеловал маму, подтолкнул ее к Наде, сказал: «Веди ее домой», - и шагнул в темноту. Уже из темноты, не видя отца, мы услышали его голос: «Я вернусь! Ждите!»

         Мы ждали. И дождались. В том же 1942 году. В октябре месяце. Похоронку.

P.S. Мой отец, Юртаев Иван Кузьмич, погиб в 1942 году под Ржевом.

Наказ отца, уходящего на фронт, две деревенские женщины, жена Юртаева Евгения Ефимовна и сестра Юртаева Наталья Кузьминична, выполнили.

         Все пятеро детей после окончания средней школы (10 классов) получили образование:

Надежда – бухгалтер, Василий – офицер (военное училище), Александр – инженер (политехнический институт), Антонина – педагог (педагогический институт), Лидия – фармацевт (фарм. училище).

         Как выжили, что пережили жены и дети погибших солдат, знают только они.

Слава им и низкий поклон!!!

Похоронка

         Военное поколение от мала до велика очень хорошо знают письма-треугольники, которые шли с фронта домой, к родным. Как их ждали! Сколько они приносили радости! И горя!

         Были и четырехугольные письма. В конвертах. Со штампом военкомата. Боялись этих писем. Как только привозили в село почту, почтальоны с тревогой просматривали, нет ли писем из военкомата. Облегченно вздыхали, если их не было. Но часто приходилось почтальонам приносить в дом письма со штампом военкомата. Письмо еще было на почте, а весть уже бежала по селу, в такой-то дом пришла похоронка. Тяжела была в этот день сумка почтальона. В дом шло горе. Почтальоны с виноватым видом вручали письмо-горе. Не вскрывая письма, не читая его, все знали его содержание: «Ваш муж (сын, брат), защищая Родину, пал смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками...»

         Отца мы проводили на войну 4 марта 1942 года. Каждую неделю получали от него письма-треугольники. Он писал о фронтовых буднях. В каждом письме напоминал нам, детям, чтоб не бросали учебу, как бы тяжело не было. Спрашивал маму, как мы справляемся с хозяйством. В сентябре месяце письма перестали приходить. Мама каждый день, вздыхая, говорила: «Опять письма нет». В тревоге прошло несколько недель. И вот письмо. Мать, как подкошенная, упала на скамью и зарыдала. Через несколько минут пришли соседи. Они отхаживали маму, успокаивали ее. Кто-то из соседей настежь открыл калитку, привязав ее к забору, как это делают, когда в доме покойник. Стали сходиться родственники.

И потекли людские толпы. Приходили старики и старухи. Они крестились на образа, читали шепотом молитву, глядя на рыдающую мать, тоже плакали. Приходили молодые люди. Они наскоро крестились, постояв несколько минут у порога (дом полон был народу), уходили. Кончились занятия в школе. Дети стайками по несколько человек заходили в дом. Посмотрев на плачущих взрослых, пошмыгав носами, выходили на улицу.

Пришла баба Окся (Оксана). Высокая, статная красавица. Мудростью веяло от нее. Тени властности не было в ее поступках, словах, но ослушаться ее было невозможно. Она переступила порог, повернулась к образам, стала креститься и читать молитву. Кончив, она громко сказала всем: «Здравствуйте». Подошла к маме, села рядом, обняла ее. Мама заплакала. Баба Окся прижала ее к себе и сказала: «Успокойся, Женя. Успокойся. Его слезами не поднимешь, а у тебя дети. Их надо на ноги ставить. Успокойся». Мама притихла.

Похоронку читали и перечитывали много-много раз. А старушки (они были неграмотными) просили прочитать еще и еще раз, словно не верили написанному и хотели услышать другое. Вот он несколько месяцев назад был здесь, шутил, балагурил. Неужели они не увидят его больше? Не верилось. Все успокаивали маму. А может, по ошибке прислали похоронку. Вот в такой-то деревне тоже получили похоронку, а солдат через полгода пришел, был в госпитале. Вот в той деревне из военкомата получили извещение, что пропал без вести. А он в плену оказался, бежал оттуда. Прислал письмо. Теперь опять воюет. От таких речей становилось спокойнее.

Старушки обсудили, надо ли делать поминки и отпевать в церкви. Единогласно решили – повременим. А вдруг он жив? Ему ведь худо будет, если помянем да заупокойную в церкви прочитают. На том и порешили (потом мама ходила в соседний город в церковь отпевать отца перед годовщиной его гибели, я ее сопровождала). Народ разошелся поздно ночью. Калитка так и осталась открытой. Мама и тетя (родная сестра отца) проплакали всю ночь, а нас, детей, под утро свалил сон – кого на русской печке, кого на полатях.

Утром после скудного завтрака мама сказала: «Идите в школу». Когда я вошла в класс, одноклассники притихли и стали говорить шепотом. Во время войны нас учили эвакуированные учителя. Из оккупированных фашистами городов приехали они в наше село. Жили на новостройке. Это в километре от села. Там рядом со школой были квартиры для учителей. Школу построили в 1932 году за селом в расчете, что из 3-х близлежащих деревень дети будут ходить в эту школу.

Начался урок. Во время урока учительница, проходя мимо меня, заметила, что я не выполнила домашнее задание. Для нее это было неожиданностью – я была отличницей.

- А почему ты не выполнила домашнее задание? – спросила она. Я молчала.

В классе напряженная тишина.

- Почему?

Я расплакалась.

- Что случилось? – встревожилась учительница. Мальчик, сидящий сзади меня, пробасил:

-К ним вчера пришла похоронка.

Учительница крепко обняла меня, гладила по голове и говорила: «Успокойся, дитя. Успокойся». До сих пор я помню эти теплые руки и заботливое отношение ко мне.

Дети солдат, погибших на полях сражений Великой Отечественной войны! Выросли мы, не зная отцовской ласки, внимания, заботы. Не было у нас поддержки моральной и материальной. Матери у большинства из нас под тяжестью забот и непосильного труда рано умерли. Наши дети выросли без дедушек. Моему сыну было 4 годика. Спрашивает: «Мама, у Маратика есть дедушка, у Максима два дедушки. А где мои дедушки?». Объяснила.

Это надо не мертвым, это надо живым.

На свидание к сыновьям

  Ноябрь 1944 года. Очередной призыв в действующую армию. Отцов мы проводили на фронт в начале войны. Теперь подросли братья. Подошла очередь их провожать на войну.

Их было семеро - односельчан, родившихся во второй половине 1926 года. Одному из них, Шумкину Василию, 10 ноября исполнилось 18 лет, а 12 ноября мы его проводили. Вася был сиротой. Родители и самые маленькие брат и сестра умерли от голода в просторах Карагандинских степей. Рос он в нашей семье, наша мама была ему родной тетей. Подростки, мы удивлялись, почему у него другая фамилия. Для нас он был родным.

Семеро молодых красавцев. Это была умственная элита нашего села. Все они учащиеся 10-го выпускного класса сельской школы. Никто их не гнал в школу. У них была жажда познания. Голодные, в опорках и тряпье, они с утра бежали в школу, а со второй половины дня до позднего вечера работали в колхозе. У большинства из них родители были неграмотными и даже не знали, что в школе дают еще домашние задания. По каждому предмету был учебник в одном экземпляре на весь класс. Обычно учебником владели девушки. А семерка юношей знания схватывала на лету. Задачи по математике, физике, химии решали в уме. Учителю выкладывали ход решения и ответ. Если удавалось раздобыть газету, исписанные листы бумаги – из них делали тетради и записывали в них самое необходимое.

И вот этих семерых юношей село проводило на войну. Вскоре стали прилетать в село письма-треугольники от сыновей. Они писали, что находятся недалеко от г. Кинель Куйбышевской области, пробудут здесь больше месяца. Матери каждый вечер собирались вместе и при свете коптилки или лучины просили грамотных детей перечитывать письма много раз. В один из вечеров мама Дуня сказала:

- Бабы, нам надо к ним ехать.

Молчание. Женщины вопросительно уставились на свою подругу.

- Да что ты, Дуня? Мы и дорогу не знаем.

- И где этот Кинель?

- Зима. Мороз. Не доберемся.

- В каждом письме только и пишут, соскучились по родным, по селу. Тоска на них напала. Ведь их оторвали от наших юбок. Нигде они не были. Мы увидимся с ними, поговорим, успокоим, расскажем о новостях. Они вроде как в селе побудут. Тоска-то и поубавится. Надо ехать. Да придется ли еще их увидать, - подвела итог мама Дуня.

         С этого вечера они стали готовиться к поездке. Вот только кто поедет к Шумкину Василию? Наша мама была инвалидом, идти не могла.

- Мы не оставим без внимания Васю, но лучше бы кто-нибудь пошел с нами. Как ему будет радостно! - сказала мама Дуня.

Напросилась Надя, наша старшая сестра (ей было 17 лет), была этому очень рада.

Но солдатские матери вечерами посматривали на нее, качали головами. Мама Фрося сказала:

- Надю нельзя брать. Уж больно тощая. Не выдюжит она. Да и не знаем, как будем добираться. Надо просить Наталью, чтоб она пошла с нами, а Надя за нее поработает.

Наталья была наша тетя, только со стороны отца, погибшего в 1942 году.

         Солдатские матери обсудили, что взять с собой. Солдатам - шерстяные варежки, носки, портянки, картошку, лепешки, себе в дорогу - вареную картошку и квашеную капусту. Наденут овчинные шубы. В шубе ветер не продует, мороз не заморозит. На ноги что обуть? Валенки! Нет, не подходящая обувь. Промокнут – колотушками станут. Сушить негде и долго. Лапти – вот подходящая обувь. Надо просить деда Кузьму, чтобы сплел лапти нам всем по ногам. За неделю успеет.

         Дед Кузьма не заставил себя ждать и явился со связкой лаптей с пеньковыми оборками (веревочки, которыми прикреплялись лапти к ногам). Женщины изумились:

- Кузьма, да как же ты догадался, что нам лапти нужны?

- Земля слухом полнится. Услыхал, что к сыночкам на свидание вы собрались. А что обуть в дальнюю дорогу? Лапоть – обувь легкая, с шерстяными онучами теплая. Ногу не натрешь. А если промокнут – за один час можно высушить. В дальнюю дорогу лучше лаптя обуви нет.

- Ну, спасибо тебе, Кузьма, спасибо за заботу! Ты уж нам палки изготовь в дорогу, чтоб по росту были, не тяжелые, но крепкие.

         К середине декабря все было готово. Нагрузив на салазки мешочки с гостинцами для солдат и едой для себя, матери двинулись в путь. До железнодорожной станции пешком 12 км. Дальше в теплушке до станции Сызрань, а там, как Бог велит. Добрались до Кинеля. Еще 25 км пешком надо было добираться до военного городка. На железнодорожном вокзале, сидя на полу, в полудреме, провели ночь. Рано утром, еще было темным-темно, двинулись в путь. В первой половине дня прошли большую часть пути. Осталось немного, но подул ветер, понесло поземку. Накатанную тропинку стало заметать. Продвижение замедлилось. Худенькая, тщедушная Настя стала просить:

- Давайте присядем, отдохнем…

- Если сядем, мы уже не встанем. Так и занесет нас снегом, – сказала мама Дуня.

         Машины по накатанной дороге и обгоняли женщин, и навстречу шли. Это были военные машины. Водители выполняли приказ: никого не сажать. Вдруг одна машина замедлила ход. Водитель высунулся чуть-чуть и крикнул:

- Мамаши, откуда?

Мамаши хором:

- Из Барановки Ульяновской области!

А дальше поочередно:

- Сынок, скажи нашим, чтоб встретили!

- Устали мы!

- Не дойдем…

Машина помчалась дальше. Женщины обсудили: передаст водитель их просьбу или нет, и отпустит ли начальство солдат. Ждать нельзя, пошли дальше. Вдалеке замаячили строения. Вдруг Настя закричала:

- Бабы, гляньте-ка, не наши ли бегут?!

Приостановились.

- Наши! Они!

Не сговариваясь, прибавили ходу. И вот они, родные, ненаглядные, уже обнимают, целуют матерей. Только один задержался на мгновение… Он жадно искал глазами родное лицо. И увидел! Она, тетя Наталья, стояла, протянув к нему руки и звала: «Вася! Вася!» Он подбежал, крепко прижал к груди и слезы невольно потекли по лицу. Так они и стояли: высокий рослый солдат и маленькая, по грудь ему, тетя Наталья, и у обоих слезы ручьем. Прошли первые секунды радостной встречи, солдаты подхватили салазки, уговаривали матерей сесть на них: нам, солдатам, не тяжело, довезем! А Василий и тетя Наталья все стояли и плакали. Солдаты изумленно смотрели на них:

- Василий, что же ты плачешь?

Им, выросшим с матерями, трудно было понять: то были слезы благодарности…

Вошли в город. Одноэтажные деревянные дома. Женщина, стоявшая у калитки, издалека увидела солдат с матерями:

- Заходите, заходите, печка затоплена, самовар вскипячу, отогреетесь, обсушитесь!

Солдатские матери выложили на стол гостинцы, уселись вокруг кипящего самовара. Василий, откусив лепешку, посмотрел на т. Наталью и спросил:

- В колхозе зерно давали на трудодни?

- Нет, - ответила тетя. Мама Дуня загадочно изрекла:

- По сусекам поскребли – солдатам лепешки напекли.

Так они и не узнали, откуда матери взяли муку, чтобы напечь им без примесей лепешки. А муку по горсточке приносили родные, соседи, односельчане. Матери расспрашивали, чем кормят.

- Нормой дают еду?

- Да.

- А если не наедитесь?

- Добавку просим.

- Дают?

- Дают.

Матери остались довольны. Не голодают их дети. В родном доме и этого не было вдоволь. В деревнях был голод. Матери угощали сыновей, а сыновья – матерей. И все были переполнены счастьем.

- Ешьте, ешьте, - говорили солдаты, - вы с дороги, устали, голодные, а мы еще ужинать будем (их отпустили до ужина).

         На другой день матери ходили по двору, смотрели в сторону военного городка и ждали. Солдат отпустили только во 2-й половине дня, опять до ужина. Простились матери с сыновьями, отдохнули еще несколько часов у приветливой хозяйки. И, чуть перевалило за полночь, двинулись в обратный путь. Дорога знакомая, на душе чуть-чуть веселее, идти легко…

                  

                                            День Победы со слезами на глазах

      Всю жизнь я просыпаюсь с первыми лучами солнца. В то утро меня разбудили не солнечные лучи, а какие-то непонятные звуки. Солнце еще не показалось на горизонте. Чуть-чуть начинало сереть. Я поднялась с постели. На кухне около русской печи что-то делала мама, стоя ко мне спиной. Я вышла на улицу и не узнала ее. Обычно в эти часы тихая, сейчас она была полна народу. Люди громко разговаривали, обнимали друг друга, целовались. Каждую минуту слышалось: «Победа! Победа!».

- Что-о? Победа! – дошло до моего сознания.

С ликующим криком: «Победа! Победа!», - я стремглав влетела в дом. Мама медленно повернулась ко мне лицом и слово «Победа» застряло у меня на губах. Я увидела ее заплаканное лицо. Она тихо произнесла: «Отец наш не вернется уже…», и так же тихо заплакала, вытирая глаза кончиками головного платка. Я смотрела на ее вздрагивающие плечи, слез у меня не было. Я окаменела. В голове проносились мысли – провожаем отца на войну, рыдания людского моря, в том числе нашей матери, ее нервно-тревожное состояние, когда перестали приходить письма-треугольники с фронта, похоронка, голод…

Понимание того, что значит потерять единственного, любимого, опору в жизни твою и твоих детей, пришло ко мне позднее, с возрастом. Тогда я не могла этого понять. Я видела плачущую мать, и сердце сжималось от жалости к ней. Я поняла, что все эти годы мама тайно в душе лелеяла надежду, что он вернется - единственный, любимый. В День Победы эта надежда умерла.

  Мама весь день проплакала. Она, подавленная горем, не выходила на улицу, не могла принять участие во всеобщем ликовании.

А на улице толпы народа – старые, молодые, дети. Кто-то радовался, что муж, сын, дочь вернутся домой. Кто-то безмерно был рад, что подросшего сына не придется провожать на войну.

Я выходила на улицу, смотрела безучастно и вновь заходила домой – успокаивала маму. А день был солнечный, теплый, без ветра. Природа ликовала вместе с победителями.

                          

                                         *   *   *